Вот тут лежат фотографии печского "Марио". Поскольку, как мне кажется, здесь мало поклонников Оттлика Адама, перенаправляю всех сюда, где лежит десяток фотографий Нашего Всего в удобном для сохранения виде. Интересно, он опоздал к началу, побоялся доверить свою физиономию печским гримерам, или ему глубоко противна сама идея усов и нездорового цвета лица?
Благодаря помощи Мамонтенки работа продвигается Венгерский текст PROLÓGUS 1. jelenet: A St. Marx temető – Bécs – 1809. november 18. DR. MESMER: Egyáltalán tudja, hogy merre van? CONSTANZE: Már rég nem jártam erre, doktor úr. DR. MESMER: Je sais bien. Nem szívesen jár ide, hiszen még a temetésére se jött el annak idején. CONSTANZE: Ugyan már, Monsieur Mesmer, maga művelt ember. Igazán nem kellene az irigy bécsi pletykákat szajkóznia. Azt hiszem, ott van valahol… DR. MESMER: Tehát nem igaz az, hogy a temetése napján otthon maradt? CONSTANZE: Igen… Valahol ott kell lennie… DR. MESMER: De hiszen itt már nincsenek sírok! Se egy kereszt, se egy sírkő! CONSTANZE: Az ő sírján nem is volt kereszt. DR. MESMER: Akkor legalább sírkövet kellett volna állítani neki, Madame Mozart! CONSTANZE: Nissen! Az én nevem többé nem Mozart, hanem Nissen! Hányszor mondjam még magának?! DR. MESMER: Ennyivel tartozott volna neki. CONSTANZE: Egy nincstelen özvegynek két kisgyerekkel a nyakán van más gondja is! DR. MESMER: Még hogy nincstelen? De hiszen a halála jómódúvá tette. A partitúrák, az órái, a dohányszelencéi – csak amit én megvásároltam magától az elmúlt időben egész kis vagyon. CONSTANZE: Na, tessék! Itt van! DR. MESMER: Biztos benne? CONSTANZE: Hát… Én… DR. MESMER: Itt? Itt van eltemetve? Jean-Pierre! CONSTANZE: És most az ötezret, Dr. Mesmer, elvezettem a sírhoz! DR. MESMER: Ez… Ez mágikus hely! Écoutez! Hallja? CONSTANZE: Gyorsan! Fázom! DR. MESMER: Hallgassa, asszonyom! CONSTANZE: De hát mit? DR. MESMER: A zene végtelen univerzuma, ahonnan ő jött! Ahonnan meteorként hullott le a Földre! Un enfant de Dieu!
VENDÉGEK: Micsoda kincs! Egy fenomén! Csodagyerek! Isteni lény! Egy zseni, egy igazi mester egy kecses és kicsike testtel – egy isteni lény, egy csoda, mely csakugyan él!
LEOPOLD: Egy kis figyelmet kérek, Madames et Monsieurs! Ami most lesz hallható, az bizonyíték, hogy e nagy tehetség, az Istentől való! Már a lányom is, Nannerl, oly fenomenális gyermek volt, mint ő, a kisfiam, aki egy darabot bekötött szemmel ad elő most! És a billentyűket rejtse, ráadásul itt e kendő még –
így mutat be most egy művet, mit önmagának írt nem rég!
VENDÉGEK: Ez klassz, bizony! Hol jár vajon? Hisz ásít! LEOPOLD: Amadé, játssz már nekünk! Amadé! VENDÉGEK: Micsoda kéz! Zseni ez itt! Lenyűgöző! HÖLGY: Idegesít. VENDÉGEK: Mily pontos! SALIERI: Ez trükk! VENDÉGEK: Mily hatásos! Oly mesteri, amilyen bájos! Egy isteni lény, egy csoda, mely csakugyan él!
LEOPOLD: Három évesen térdemre ülve írt egy zongoradallamot, s csak öt volt, midőn egy korrekt kis koncertművet alkotott. Bármit rögtön leblattol és egyszer, ha hallja mindent megjegyez, és úgy variál egy fúgát, akár, ha semmi se volna ez csak. Biztos füllel mindent meghall, és minden hangot észben tart, s egy szép nap, hopplá, kézbe fogta a hegedűmet s játszott rajt’. VENDÉGEK: Micsoda kincs! Zseni ez itt! Mennyei lény! SALIERI: Kis förtelem. VENDÉGEK: Szeretni kell őt! Egy angyalka körünkbe eljött! Egy idomított kis csoda, ki csakugyan él! NANNERL: Apám, nézd csak láza, én félek beteg! LEOPOLD: Ki van zárva! Csak ahogyan minden kis géniusz talán, könnyen fárad egy kissé… Nos hát, a programnak ezzel vége, és ha úgy érzik, élvezték, szánhatnak rá egynéhány tallért. WALDSTÄTTEN BÁRÓNŐ: Amadé! Waldstätten bárónő vagyok. LEOPOLD: Szolgálatára, bárónő! Hogy tetszett az előadásunk? WALDSTÄTTEN: Az Ön gyermeke egy zseni! LEOPOLD: Ön túl kegyes, bárónő! Szerencsére már ideje korán észrevettem a tehetségét, és minden eszközzel fejlesztettem azt. WALDSTÄTTEN: Amit Ön elvár tőle, az még egy felnőttnek is sok volna. Olyan kicsi még és gyengécske. Legyen óvatos, nehogy összeroppanjon! LEOPOLD: Amadé, hajolj meg a bárónő előtt! Wolfgang! WALDSTÄTTEN: Nem veheti el tőle! Az övé. Mindig is az övé volt. Az mit hordoz, az súlyosabb, mint minden földi kincs, mégis könnyebb, mint a fény!
LEOPOLD: Az én fiam! VENDÉGEK: Mozart! NANNERL: Megtisztelő! VENDÉGEK: Mozart! NANNERL: Hálás nagyon! LEOPOLD: Amadé, értsd meg nem lehetsz fáradt még! Hogyha alszol, pénz és hírnév nem terem! Az óra int! Mint gyermekcsillag ragyogó csodaként élsz, de néhány év és úgy is felnősz majd, és sok-sok komponista közt csak egy leszel – ó bárcsak gyermek volnál mindörökké.
DR. MESMER: Wolfgang Amadé Mozartra!
VENDÉGEK 1.: Micsoda kincs! Egy fenomén! Lenyűgöző! Mennyei lény! Egy zseni, egy igazi mester egy kecses és kicsike testtel! Egy isteni lény, egy csoda, mely csakugyan él!
VENDÉGEK 2.: Ám az apjuk, mint rossz sintér, mit meg nem tesz pénzért, kincsért – épp úgy, mint egy majmot, pénzért mutogatja! Kár e drága gyermekért! VENDÉGEK: Hallatlan… Páratlan… Rémséges… Szépséges… Váratlan… Micsoda kincs!
Перевод Пролог Сцена 1. Кладбище Святого Марка – Вена. Ноябрь 1809. ДОКТОР МЕСМЕР: Вы вообще не знаете, в какой она стороне? КОНСТАНЦА: Я уже давно туда не ходила, господин доктор. ДОКТОР МЕСМЕР: Je sais bien.* Тот, кто не пришел на кладбище в нужное время, ходит туда потом без особой охоты. КОНСТАНЦА: Бросьте, месье Месмер, вы ведь образованный человек. Не нужно повторять слухи, которые распускают венские завистники. ДОКТОР МЕСМЕР: Вы хотите сказать, то, что вы остались дома в день похорон – неправда? КОНСТАНЦА: Да… Она должна быть где-то там. ДОКТОР МЕСМЕР: Но здесь и могил-то нет. Ни крестов, ни надгробий. КОНСТАНЦА: На его могиле не было креста. ДОКТОР МЕСМЕР: Тогда Вы должны были положить по крайней мере, надгробный камень, Мадам Моцарт! КОНСТАНЦА: Ниссен! Я больше не Моцарт! Ниссен! Сколько можно напоминать вам? ДОКТОР МЕСМЕР: Вы должны ему кое-что. Хотя бы такую малость.
КОНСТАНЦА: Вдова, оставшаяся без гроша и с двумя маленькими детьми на шее должна заботиться о себе. ДОКТОР МЕСМЕР: Без гроша? По-моему, его смерть сделала Вас богатой женщиной. Вспомните хотя бы его партитуры, его часы, его табакерку – только то, что я у Вас купил стоило немало. КОНСТАНЦА: Вот, пожалуйста! Здесь! ОКТОР МЕСМЕР: Вы уверены? КОНСТАНЦА: Ну… Я… ДОКТОР МЕСМЕР: Здесь? Здесь он похоронен? Жан-Пьер! КОНСТАНЦА: Вот здесь номер 5000. Доктор Месмер, я привела вас к его могиле! ДОКТОР МЕСМЕР: Это… Это особое место! Écoutez!** Вы слышите? КОНСТАНЦА: Быстрее! Мне холодно! ДОКТОР МЕСМЕР: Слушайте, мадам! КОНСТАНЦА: Но что? ДОКТОР МЕСМЕР: Музыку безграничной Вселенной, откуда он был родом! Откуда он слетел на Землю падающей звездой! Un enfant de Dieu! ***
Что за ребенок! Сцена вторая. Сад дома доктора Месмера в Вене - 1768 ГОСТИ: Что за сокровище! Удивительное явление! Чудо-ребенок! Божественное создание! Гений, истинный мастер. При этом такой маленький и такой хрупкий! Божественное создание, настоящее чудо ставшее реальностью! ЛЕОПОЛЬД: Прошу немного внимания, Madames et Monsieurs! То, что вы сейчас услышите Это действительно большой талант, дар Господа! Вот моя дочь, Наннерль, она тоже была чудо-ребенком, как и он, Мой сын, который сейчас сыграет вам пьесу с завязанными глазами И, кроме того, даже на клавиатуре, закрытой платком Сейчас он сыграет пьесу, недавно написанную им самим
ГОСТИ: Это действительно мастерство! Но что с ним такое? Он зевает!
ЛЕОПОЛЬД: Амадей, сыграй нам еще! Амадей!
ГОСТИ: Что за руки! Он гений! Завораживающее зрелище! ДАМА: Возмутительно. ГОСТИ: Какая точность! САЛЬЕРИ: Это просто фокусы! ГОСТИ: Какое мастерство! Великий мастер, и так прелестен. Божественное создание, настоящее чудо ставшее реальностью! ЛЕОПОЛЬД: В три года, сидя на моих коленях он сочинял мелодии для пианино, И ему было всего пять, когда он написал небольшой концерт по всем правилам. Он с легкостью читает с листа, и может записать все, что услышит И даже фуги и вариации, так, будто это какой-то пустяк. Его слух различает все ноты и каждый звук продолжает звучать в его голове. А в один прекрасный день он взял скрипку и принялся играть на ней. ГОСТИ: Что за сокровище! Он гений! Небесное создание! САЛЬЕРИ: Маленькое чудовище. ГОСТИ: Как он может не нравиться! Ангелочек , сошедший с небес. Маленькое хорошо обученное чудо. НАННЕРЛЬ: Папа, посмотри, как его лихорадит. Я боюсь, что он заболел. ЛЕОПОЛЬД: Об этом и речи быть не может. Он, вероятно, просто, как любой маленький гений быстро устает. Ну что ж, представление окончено, И если оно вам понравилось, можете пожертвовать несколько талеров. ВАЛЬДШТЕТТЕН: Амадей! Я баронесса Вальдштеттен. ЛЕОПОЛЬД: К вашим услугам, баронесса! Вам понравилось представление? ВАЛЬДШТЕТТЕН: Ваш ребенок гений! ЛЕОПОЛЬД: О, вы слишком добры, баронесса. К счастью, я вовремя сумел заметить его талант, и всеми средствами развивал его.
ВАЛЬДШТЕТТЕН: То, что Вы требует от него было бы чересчур даже для взрослого. Он такой маленький и хрупкий. Будьте осторожны, не сломайте его. ЛЕОПОЛЬД: Амадей, поклонись баронессе! Вольфганг! ВАЛЬДШТЕТТЕН: Не отбирайте это у него. Оно принадлежит ему. И всегда принадлежало. Бремя, что ты несешь, тяжелее всех земных сокровищ, и вместе с тем легче, чем свет. ЛЕОПОЛЬД: Это мой сын! ГОСТИ: Моцарт! НАННЕРЛЬ: Ваш визит честь для нас ГОСТИ: Моцарт! НАННЕРЛЬ: Премного благодарны! ЛЕОПОЛЬД: Амадей, пойми, что ты не должен уставать так быстро! Сном денег и доброго имени не заработаешь! Время не ждет! Сейчас ты чудо-ребенок, сияющая звезда, но через несколько лет ты вырастешь и окажешься одним из многих композиторов. О, если бы ты мог остаться ребенком навечно! ДОКТОР МЕСМЕР: Вольфганг Амадей Моцарт! ГОСТИ 1: Что за сокровище! Удивительное явление! Завораживающее зрелище! Небесное создание! Гений, истинный мастер. При этом такой маленький и такой хрупкий! Божественное создание, настоящее чудо ставшее реальностью! ГОСТИ 2: И все-таки их отец настоящий живодер. Он показывает их за деньги, как обезьян. Бедные детки.
ГОСТИ: Неслыханно… Бесподобно… Ужасно… Прекрасно… Неожиданно… Что за сокровище!
*Понимаю –фр **Слушайте! – фр. ***Дитя Бога – фр.
Vörös kabat, вернее, манера Вольфганга изъясняться это фейспалм, как он есть.
Вчера чукча был не читатель, а писатель и почти добил Вену. И еще чуть-чуть Думаю, это заслуживает отдельной записи. Следующим объектом, запланированным для обязательного посещения была усыпальница Габсбургов в склепе Капуцинеркирхе. Тут выяснилось, что ни на одной из скачанных мной карт, Капуцинергруфт не отмечен. Накануне я мельком заметил скромный кирпичный фасад где-то в переплетении улиц, но знания того, что он "с той стороны Хофбурга, недалеко от воон тех ворот" было маловато для эффективных поисков. По счастью, по периметру дворца расставлены щиты, на которых отмечены все кайзерские достопримечательности. Проплутав с полчаса, я все-таки обнаружил искомое здание. Стерильный холл, стеклянная будка билетера. Ничто не должно отвлекать от того, что находится внизу. Очень тихо, длинный подвал, похожий на хранилище вина, но вместо бочек, вдоль стен аккуратные ряды бронзовых саркофагов, хранящих в себе останки владетелей великой и помнящей-о-своем-величии империи, их жен, детей братьев и сестер. Ничего и мало говорящие имена. Вот огромный саркофаг Марии-Терезии, и после смерти она хотела главенствовать, теперь над своими мертвыми родственниками. Вот скромный гроб Иосифа Второго. Здравствуйте, Ваше Величество. Вы и после смерти не сдались, не желая лежать в роскоши. Надо бы было принести Вам цветов - вряд ли многие об этом думают. Простите. И - да, мне жаль, что так вышло с Вашими реформами. Я постараюсь зайти еще, правда. Дальше, дальше. Леопольды, Марии, Иосифы. София. София Фридерика Доротея Вильгельмина. Софи. Здесь, в этом бронзовом ящике. Здесь пересекаются сказка с реальностью. Она жила, она умерла. Она здесь. Надеюсь, Вы обрели мир, Ваше Высочество. Поворот и три гроба в центре небольшого зала. Сказка окончена. Вот она. Вот здесь, в этом бронзовом гробу. Я никогда не восхищался ей, но в этом было нечто страшное и противоестественное. Как увидеть обглоданные кости Красной Шапочки, состарившуюся Золушку, изгнанную из дворца, безумную Элли, скитающуюся по дорогам с соломенным чучелом подмышкой. Легенды не должны умирать, и уж тем более, лежать в скромных и элегантных бронзовых саркофагах здесь, в центре Европы, куда каждый, у кого есть несколько евро может зайти. Здравствуйте, Ваше Величество. Честно говоря, мне совершенно нечего Вам сказать. Надеюсь, впрочем, что Вы наконец обрели мир. И - мир вздрагивает и время останавливается. Здравствуйте, Ваше Высочество. Я к Вам. Простите, что без цветов. Ей-Богу, поздно сообразил. Я... Да, собственно, мне нечего Вам сказать. Но мне жаль, невероятно жаль, я даже не знаю почему. Неважно, впрочем. Я обнаружил слезы на щеках и порадовался тому, что был в склепе один. Честно говоря, я до сих пор не могу понять, что со мной произошло. Я интересовался Рудольфом, я уважал его, но оплакивать его в прямом смысле слова? Что это душевное родство потерянных и испуганных мальчиков? Я вышел из склепа, закурил и попытался улыбнуться, заставив пару прохожих испуганно шарахнуться. Через полторы сигареты во мне обнаружились силы написать _Adrian_, что я "в гробу видел этих Габсбургов". Надо было идти дальше.
Я понимаю, что это выглядит странно, но я обещал _Adrian_ дописать свои путевые заметки.
читать дальше Утро было холодным и белым. Объятия ангины, сонно уткнувшейся носом мне в шею, отбивали малейшее желание вставать и куда-либо идти. Запланированная с целью посмотреть как там все вообще выглядит зимой, поездка в Пратер перестала казаться заманчивой. Волевым решением выдернув себя из-под одеяла, я направился за кофе завтракать. В процессе завтрака я худо-бедно отогрелся и пришел в себя, но мысль о Пратере мой здравый смысл по-прежнему отметал. Немного подумав, я решил, что неплохо бы посмотреть, как выглядит Бургтеатр при свете дня. В конце концов, если я собираюсь погрязнуть в фанфикшене по "Рудольфу", мне надо тщательно изучить диспозицию. Осмотре, и тщательно обфотографировав театр (местное население и туристы явно удивлялись такой страсти к данному строению), я подумал, и решил, что неплохо бы навестить одну венскую семью, с которой я в последнее время свел довольно близкое знакомство. К сожалению, хозяев не оказалось дома, однако это не помешало мне войти и осмотреться. Хофбург встретил меня белым мрамором, зеркалами и полным отсутствием чего-то, что напоминало бы о прежних жильцах. К посещению музея Элизабет и их с Францем-Иосифом апартаментов прилагался билет в Silberkammer. Не знаю точного русского эквивалента. Хранилище кухонной утвари? Не знаю. В общем, там выставлена посуда и прочая утварь, принадлежавшая поколениям владельцев Хофбурга. Не могу сказать, что меня так уж интересуют тарелки и сковородки, но раз уж я здесь оказался, надо было посмотреть на то, чего касались руки нашего дорогого семейства. От них осталось до странного мало, пара кубков, принадлежавших Рудольфу, несколько наборов бокалов, жуткого вида статуэтки, долженствовавшие изображать императорскую чету, и лопаточка для торта, принадлежавшая Элизабет (Для торта?! Элизабет?!). Я толком не понял, можно ли там фотографировать, но, поскольку пара немецких старушек подобными сомнениями не терзалась, решил, что можно и мне. Я тщательно сфотографировал матчасть, и пошел к выходу. Волшебства не было. Я чувствовал, что оно здесь, что оно может быть, но для того, чтобы мы встретились, вокруг было слишком много туристов, света и блюдечек в цветочек. Кому как, а мне кажется, что блюдечки в цветочек, способны убить любое волшебство. Хуже, наверное, только картинки с котятками. В музее Элизабет, все, однако, было несколько по-другому, темнее, меньше народу. как ни странно, и ряд предметов, находившихся там, слишком сильно напоминал о том, что она действительно жила здесь. Ощущения ее присутствия, впрочем, не было. Да и что ей было бы делать в месте, где из нее сделали товар? На стенде у входа было выставлено кое-что из сувенирной продукции Лукени. Мое воображение, честно говоря, потрясли ножницы, на рукоятки которы были накленны отпечатанные на бумаге портреты юных Элизабет и Франца-Иосифа. Открытки и статуэтки я способен понять, но ножницы? Это уже та степень вульгарности, которая не возмущает, а озадачивает. Очень по-Венски, впрочем. В следующем зале под потолком мерно раскачивались качели, на которых стояла кукла, изображавшая юную Сисси. Вот в этот момент мне наконец-то стало не по себе. Застывший, навеки закольцованный момент из мертвой эпохи, мертвая женщина - живая девочка вечно качается на вечных качелях. Навчено юная и чистая Ей бы понравилось, мне кажется. В следующем зале были выставлены платья и драгоценности. Залы, посвященные ее уходу за собой, ее путешествиям, ее салон-вагон. Ее, письма, ее фотографии, ее стихи на стенах. Ее веера, ее перчатки. Странно. Я не восхищаюсь ей, но за этот год она успела стать неотъемлемой частью моей жизни. Странно, человек как будто бы жив, но вот ее пожелтевшие и высохшие перчатки, вот хрупкая от времени бумага, которой касались ее руки. И вот конец пути - посередине крохотного зальчика в простом деревянном ящике под стеклом. Так, будто это очередная туалетная принадлежность - заржавленный кусок плохого железа. Короткий, плохо заточенный. Если бы кто-то сказал, что этим можно кого-то убить, я бы не поверил. Но, увы. Посмертная маска у выхода. Я отвел глаза. Как бы я к ней не относился, она женщина, и я обязан выполнить ее желание - сохранить ее в памяти тридцатилетней. Дальше мой путь лежал в кайзерские апартаменты. В общем-то, рассказывать тут особо нечего. Франц-Иосиф жил более чем скромно, предполагаю, что многих разбогатевших торговцев окружала куда большая роскошь. Единственная прихоть, которую он не мог себе не позволить - многочисленные портреты Элизабет. украшавшие его кабинет. Узкая кровать, не шире и не удобнее моей в дешевом пансионе. Скучный красный шелк на стенах. Апартаменты Элизабет вдвое больше и да, и ванная, и гимнастическая комната - все на месте. Впрочем, она никогда не задерживалась здесь надолго, оставляя вместо себя портреты и фрау Шратт. И ничего о человеке, ради которого я здесь. Тема Рудольфа, мне кажется, вообще довольно неудобна для австрийцев. Впрочем, в Вене время идет совершенно по-другому. Я вышел из дворца прямо напротив здания на Баллхаусплатц. Несшие у входа караул полицейские ясно давали понять, что сегодня не лучший день для посещения Таафе, так что я пошел искать следующий интересовавший меня объект. На Хельденплатц несколько человек выгуливали собак, кто-то громко разговаривал по телефону на слишком-чистом-русском. Империя умерла? Вряд ли. Она была слишком нерешительна, чтобы погибнуть раз и навсегда. Она здесь, под этим блестящим вымытым фасадом, за этими блестящими витринами, под кожей мальчиков и девочек, сидящих со своими ноутбуками в Старбаксе.
Попасть в форт Нокс, по-моему, проще чем на лекции в МГУ и РГГУ, несмотря на то, что РАНовское удостоверение должно, по идее давать возможность беспрятственного прохода во все неведомственные учебные заведения Москвы. Веду боевые действия за пропуск. Пока с переменным успехом - требуют челобитную за подписью академика Т. Да, кстати, если помните, я писал о своем замечательно проваленном вступительном экзамене по английскому. Вчера узнал, что "в Институте языкознания сдать кандидатский минимум с первого раза не сможет даже носитель языка". Так что на вступительном мне еще, считай, повезло... Придется ехать сдавать на Сахалин, што.
милая кругломордая няшка (извините, но именно няшка), с навечно застывшей на лице радостной улыбкой, эмоции из которой брызжут фонтаном. Няшка идет по жизни смеясь, и не включая мозг, а чуть что не так - делает печальные глазки и давит на жалость. Единственное няшкино достоинство - способность понять соционику в изложении физиогномической школы, в остальном - увы. Если это имеет какое-то отношение ко мне, то прошу с этого дня считать меня Наполеоном. Не Гексли - не хочу, чтобы ТИМ, к которому, по всей видимости принадлежат ДиКаприо, Брэд Питт, человек-растение Алина Кабаева и никого с подозрением на интеллект меня ревизовал. Кстати, интересно, способны Кабаева или вот Питт понять соционику? Вернее, наверное, следует спросить, способны ли они прочитать это слово не по слогам. Не хочу устраивать холивар в чужом дневнике, если хотите похоливарим тут.
Мамонтенка одарила меня следующим флэшмобом: "Суть в том, что на комментарии отвечаю песней, и подписавшийся должен у себя запостить мнение о композиции, эмоции, вызываемые ей, картинки, которые рисует воображение и тому подобное"
Так вот он какой, этот ваш Пеллетье... Сначала послушал, потом прочитал перевод, но, поскольку французский я относительно понимаю, эксперимент не чистый. Серый ноябрь, серое небо, серый асфальт под окном, серый свет, серая комната, серое окно без штор. Оживленный проспект внизу - машины, люди. о это не принципиально, потому что произошло что-то, что склеило несколько минут в этой серой комнате в болезненное кольцо, в утыканную шипами клетку для белки, из которой нет и не будет выхода.
В общем, если кому надо, то. upd: выдавать буду песни, ассоциирующиеся чем-то с каждым из заявившихся.
Пара часов семинара у Господина С. способны реабилитировать мой ТИМ в моих глазах. Жаль что этих семинаров так мало. И что половину времени занимают комментарии Дончега Димы(тм).
Дорогое Мироздание, почему от больного горла не умирают? Нет,оно болит почти всегда в последнее время, но надо же знать меру. Опять придется прогуливать, потому как надо читать доклад, а я даже поздороваться не могу. Аватарка не отражает баррикадной настроенности, просто это именно то, о чем я сейчас мечтаю.
Снилось, что смотрел в Опи "Рудольфа". Будапештская версия, второй состав. После спектакля видел Медведева, который с горящими от страсти глазами рассказывал, что сумел выцарапать автограф у Годо Габриэллы. Лечиться надо, что ли. Или все-таки вернуться к тому большому фанфику
Первейшая и очевидная разница между этиком и логиком состоит в том, что первый может управлять своими собственными эмоциями и/или отношениями, в то время, как второй на это не способен. Честно, мне как матерому логику кажутся дикостью заявления, о том, что кто-то старается в кого-то не влюбляться, что "Вам необходимо завязать отношения с дуалом". Как такое может быть? Отношения и эмоции просто случаются. Ими можно наслаждаться, от них можно страдать, но сделать с ними нельзя ничего. Даже с учетом того, что у меня достаточно наработаны обе этики, и в чужих эмоциях и отношениях я ориентируюсь неплохо, и даже мало-мальски могу влить на людей, я не представляю, как можно изменить собственные эмоции и собственные отношения. Да, можно скрыть. Да, как правило - нужно. Но изменить? Нет, простите.
читать дальше К примеру, шесть лет один логик любил одну женщину. Чужую. И сделать с этим фактом ничего не мог. Хотя скрывал это более чем успешно, убедив себя логикой в том, что все это совершенно невозможно. И любит до сих пор, кстати.
Да, Трансильвания это вам не Англия. Московские минус пятнадцать и Сахалинские минус пятнадцать это две очень большие разницы. Что-то меня ностальгия замучила, граждане. Комары, мештем, жужжат по-летнему бодро.
У меня такое чувство, что на дайри чтобы тебя не принимали за аниме-девочку надо вести дневник от женского лица. Я не то, чтобы хотел сейчас обидеть аниме-девочек. Чужая самоидентификация для меня святое, если она не подразумевает поедания некрещенных младенцев... Но отчего-то хотелось бы, чтобы и на мою не покушались. Мне не пойдет наряд Сейлор-Мун, честно.
Переводил кое-что по мелочи на английский. В процессе было такое чувство, будто все эти "eigh" "ough" - дверь куда-то где в могильных холмах живут призраки древних королей, по лесам ездят фейри с плащами окрашенными человеческой кровью, а под бесконечным серым небом колышется море серо-лилового вереска... Сюзанну Кларк перечитать, что ли? Интересно, что раньше такого не было, хотя с английского я перевожу почти каждый день и помногу. Видимо, мозг работает все-таки на языке получаемого на выходе текста.
Помимо прочего, в голову пришла идея фика про встречу Оберона и Элизабет. Надо бы это серьезно обдумать.
Местное население решило поинтересоваться, о чем ежеутренне на рассвете поют из моей комнаты. - Ага, это Калугин. "Ничего нет прекраснее смерти", это я знаю. Странный выбор для будильника. - Кому как, знаете ли. - Ну ладно, а что там было на немецком? - На немецком? У меня два немецких будильника. Один из мюзикла "Элизабет" - дуэт, собственно, императрицы Элизабет и Смерти. - Странный выбор для будильника. А второй? - Второй оттуда же. Дуэт кронпринца Рудольфа и... Кхм. Вообще, знаете, мой будильник. Что хочу, то и ставлю. - А, ясно. Странный набор. Вы уверены, что намерены просыпаться?
И это меня еще про четвертый будильник не спросили.
Вчера три часа просидел на семинаре, наблюдая за человеком, обладающим мимикой, пластикой и жестами практически идентичными с моими, и говорящим с моими же интонациями. Забавно наблюдать за почти собой и слушать почти себя. Более того, и говорил он практически то же, что сказал бы в такой же ситуации я. Мы не совсем похожи внешне - хотя концепция примерно одинаковая, и он старше меня в два раза, но во всем остальном сходство совершенно невероятное. Потрясающий опыт.