читать дальшеХрустит, хрустит снег под ногами, шуршит, шуршит шелк вокруг стройных горячих бедер. Из окон большого дома сочится теплый праздничный свет, поблескивает в нем соболиный мех. Несколько секунд на морозе между покоем машины и теплом дома. Несколько секунд, взглянуть на белые кристаллы звезд. Зайти, сбросить не успевшего пропахнуть холодом зверька на руки швейцару. И пойти в дом, за стол, старый добрый рождественский стол, со старым добрым рождественским пудингом. За стол, из-за которого кто-то встанет только чтобы упасть. За столом по-старинке горят свечи. Горчит черное в неверном свечном свете вино, горчит еда, горчит разговор – отдает то ли миндалем, то ли старыми, выдержанными слезами. В серебряной вазе умирает одна винно-красная, зимняя, горькая роза. Играют отблески свечей на старинной резной отделке. Жарко, жарко, горит кожа под черным шелком.
Нельзя уйти, нельзя остаться, можно только ждать, когда пахнущие миндалем звезды ярко вспыхнут в небе и погаснут навсегда. Для одного? Или для всех?
Неожиданно для середины лета. конечно.