... там все знают, где, начали выкладывать "Ребекку". Судя по капсам, в очень приличном качестве. Не хуже "Моцарта!" с Долхаем. Второй состав. Поздравляю тех,кто ждал) Дэнверс, правда, Надаши, но не все уж сразу.
Это, кажется, будет уже не отчет. Утро началось без преувеличения ужасно - без кофе. Нет, правда, неужели с человеком может случиться что-то более страшное, чем утром тяжелого дня после полубессонной ночи остаться без кофе? На Келети я пришел в образе одержимого жаждой убийства упыря, с кофеиновой ломкой и ненавистью к человечеству во взгляде. После недолгих поисков я погрузился в поезд и мы направились в сторону Вены. Честно говоря, я думал, что меня высадят где-нибудь на полдороге, или поезд не туда, или еще что, потому что невозможно же, чтобы в Вену можно был приехать вот так на обычном поезде всего за три часа. Однако ничего подобного не случилось, более того, вскоре в проходе показалась тележка с кофе, и жить стало значительно лучше. Однако не сказать, чтобы веселей. По мере того, как я приходил в сознание, я понимал, что меня пожалуй слишком крепко придавило "Моцартом!", чтобы думать о чем-то еще. Поезд оказался до Зальцбурга, что не могло не содействовать моему душевному спокойствию. В голове крутились мысли о феврале, и о том, как доказать себе, что поехать это не блажь, а физиологическая необходимость. Сердце с энтузиазмом героинового наркомана уцепилось за эту мысль. Но я счел, что блажь была бы лучшим вариантом, и прервал веселье. Поскольку целью моего визита была прогулка по рудольфовским местам, а в особенности, по тем, которые связаны с известным мюзиклом, Следующим этапом я попытался послушать "Ангизию" и проникнуться настроением. Проникнулся недоумением. Открыл ноут, и до самой Вены упорно впихивал в себя "Рудольфа", подавляя штрейкбрехерские мысли вроде "Кто все эти люди?", "Моцарт!" и "Февраль!". Тем временем поезд доехал до пункта назначения, как невероятно это бы ни звучало. Я побродил вокруг стройки века в поисках входа в метро. В конце концов таковой был обнаружен, и я без особых приключений добрался до своей станции. Огляделся естественно, улица, название которой было написано на табличке у меня над головой, не была отмечена ни на одной из пяти заблаговременно скачанных карт, одна из которых, неожиданно оказалась картой Зальцбурга. Ожидаемо, да? Естественно, в моей ситуации не оставалось ничего иного, кроме как спросить дорогу. Что я и сделал. По-венгерски, естественно. А на каком еще языке можно спрашивать дорогу в Австрии. На австрийскую девушку мое красноречие явно произвело определенное впечатление. Судя по выражению лица, она не поняла, что именно такое несусветное у нее спросили, но разобрав "Альзерщтрассе" она, пока я по-немецки извинялся и повторял вопрос, объяснила, куда идти. В итоге, гостиницу я нашел, хотя пришлось поплутать среди неопознанных дверей без номеров. Зашел в номер, зацепился за шкаф рукой, за кровать ногой, высказал пару соображений по этому поводу, надеясь на то, что эту часть русского языка здесь никто не знает. Сел. Сжевал не доставшееся Фельдешу печенье. У меня был четкий план дальнейших действий, но я сидел и не мог решиться на то, чтобы прыгнуть в волшебство и увидеть лицо своей Вены. Танцующей вальсы с мертвецами веселой некрофилки Вены. Мне было совершенно ясно, что нельзя сейчас оставаться безучастным туристом, что тогда я здесь совершенно зря. Надо было полностью раскрыть сердце и разум и впустить в себя все, что этот и следующий день могли принести. Так же, как в театре накануне, но теперь не на три часа. Однако бояться неизвестности и хвататься за свою вменяемость не было времени. Я решил, что могу себе позволить сойти с ума ненадолго, встал и пошел на Шоттенринг.
Как бы сделать так, чтобы спать четыре часа, а работать так, как будто спал в шесть? А то равно угнетает и существование не приходя в сознание, и потеря времени...
Граждане. А есть тут кто-нибудь, кроме меня, кто видит в английском систему и считает простейшим языком из возможных? А то ей-Богу, ущербным себя чувствую. Я не кокетничаю, честное слово. Просто люди вон стенают из-за его, якобы бессистемности, а мне кажется, что кроме таблицы времен там и учить-то нечего. Запомнил и вперед - накапливать словарный запас. Это вам не двадцать три падежа Или у нас разный английский? Или у нас разный подход? Способностей к языкам особенных я у себя не замечал. Странно.
После десятой попытки начать писать "какэтобыло", я понял что последовательное изложение получится редкостным занудством. К тому же, усеянным "в этот момент что-то происходило, но убейте не помню, что". Поэтому вот такие хайлайты. Хомячки, Ноги и другие звери И, да, не спрашивайте меня, зачем я пошел на стейдждор. Оно само. Долхай. Да, в Аломе его не было, но он успел вынести мне мозг заблаговременно. Очень странное ощущение, когда ты сидишь в кафе, никого, кроме телефона, не трогаешь и внезапно понимаешь, что сейчас сюда войдет Кто-то. У Аттилы невероятная энергетика. Его совершенно необязательно видеть, чтобы знать, что он там есть. Я знал, что рядом со мной сидит Долхай еще до того, как поднял глаза, и не могу сказать, что узнал по голосу. Подозреваю, что он мысленно готовился к давно не игранному Моцарту, потому что его было многовато для небольшого Комедиаша. Складывалось впечатление, будто находишься рядом с ядерным реактором. И да, видеть улыбку Долхая в паре метров от себя это то еще испытание, кому случалось захлебываться водой, его знают. Кстати, про "много". Не понимаю, почему его считают не в меру упитанным. Ну он большой, да. Тяжелый, да. Но жировой прослойки на нем особо не замечено.Не думаю, что он может похудеть, не угробив себе здоровье. Стейдждор. Алома Шанта Лаци. Шантик не мог поверить в то, что это его благодарят, и это ему странные русские люди дарят что-то. Не помню, кстати, объяснил ли кто-нибудь актерам, что было в странных свертках от Нуми. Но независимо от печенья Шантик растрогался и расцеловал наших девушек. Передо мной он замялся, но я сделал добрые глаза и тоже был обнят. Собу Давид. Его нам, строго говоря почти не досталось. Или мне не досталось, ну, поскольку для меня он просто хороший актер, а не объект каких-либо иррациональных эмоций, я плохо помню, кто и о чем с ним говорил. Помню, только что он был невероятно худым и имел выражение лица того самого морского животного. Причем очень смущенного. Немет. После девяти спектаклей подряд он выглядел вдвое меньше себя обычного, с совершенно серым лицом. И явно мечтал поскорее упаковать Собу Дору в машину и уехать домой. Девушки быстренько посочувствовали ему, снабдили печеньем, а он в благодарность спас нас от проходившего мимо куска аломных декораций. Как у него нашлись силы что-то говорить, Честно, я не представляю, как он в таком состоянии куда-то доехал. Берецки. Первое впечатление - таких красивых людей не бывает. Просто мраморная статуя, а не человек. Второе - устал он явно не меньше Немета. Когда местное население вынудило его фотографироваться с собой, он улыбался не фальшиво, а вымученно, будто сейчас упадет и чуть ли не держался за девушку-поклонницу. То ли ему стало сложно играть комедийные роли, то ли именно из-за этой усталости Зубой так тяжело и пошел, не знаю. Ники. Как была она феечкой, так феечкой и выпорхнула из двери. Маленькая, хотя на сцене выглядела высокой, хрупкая и очень какая-то легкая. Мамонтенка подарила ей цветочек. Кишкеро. Он явно не хотел выходить и был вызван на подмогу охраной, которой надо было ненавязчиво избавиться от группы личностей, подпиравших стену у служебного выхода, никого при этом не обидев. Мате вышел в десяти свитерах, при виде орос районгок надел на голову капюшон и искренне делал вид, что не понимает по-английски, но очень боится этих странных русских. В последнее верилось с трудом. Кокетка не хуже Хомонноя. Ну и, конечно, гвоздь программы. После двух спектаклей все выходили уставшими, кроме, разумеется, одного человека. Хоми выпорхнул из двери с легкостью балерины и свежим видом хорошо выспавшегося человека. Некоторое время он постоял в эффектной позе на лестнице, разговаривая по телефону и давая собравшимся возможность полюбоваться Прекрасным Хомонноем Жольтом. Окончив разговор, он чуть ли не сам подошел по очереди к каждой группе собравшихся, сияя улыбкой и хлопая глазками. С написанной на лице крупными буквами жаждой комплиментов. Не знаю у кого как, а у меня появление в поле зрения Хоми вызывает появление на лице неконтролируемой идиотической улыбки. При том, что обычно я мало расположен вот так просто улыбаться в пространство: идиотически или нет. Пару минуту нас умело разводили на восхищенные излияния. Даже меня, до и после этого, стоявшего столбом, он, зараза на них развел. Я понимаю, приятно встретить единомышленников. Нуми вручила ему две печеньки и строгим голосом велела передать одну Лилле. Надеюсь, он не расстроился.
Сереньи. Убейте не вспомню, был он на стейдждоре вообще или нет, но то, как он тянулся ухом в сторону нашего столика в "Комедиаше", я помню. При этом Доппель и Нуми обсуждали ирландские танцы, а мы с Мамонтом... Да, вот сейчас я вспомнил, что обсуждали мы Сильвестра. Прям так его и называя. Ой, ага. Ну, вроде ничего плохого не говорили, хотя легче думать, что Лаци интересовался ирландскими танцами. Ну и что, что по-русски.
И тут мы плавно переходим к означенной в предыдущем абзаце теме. Как все знают, на Достоевского я не попал. Тем не менее, я решил, что разумно будет около пяти оказаться возле музея, изловить Доппеля и расспросить, что же там было. В пять часов свет в музее не горел уже почти нигде, перед ним, и на остановке поблизости не было ни души, и я решил, что все кончилось. Однако, когда через полчаса ноги сами принесли меня обратно, дверь открылась и из нее начали выходить люди. Доппеля среди этих людей обнаружено не было, однако были обнаружены четыре человека, двое из которых притворялись, что они приличная дама, и приличный режиссер, а двоим явно было уже море по колено, по этому они громко пели Ágyudal, смеясь в голос. По всей видимости, одним из этих граждан я был-таки спален, поскольку торчал в явно нелогичном для просто мимо проходившего человека месте, и слишком активно притворялся ветошью. На следующий день Сильвестр был обнаружен в Талии. Он кого-то ждал, и производил впечатление человека, который в голос ржет внутри себя, и только воспитанность и нежелание привлекать к себе внимание общественности, мешают ему делать это вслух. Вообще говоря, то, что написано у меня в профиле имеет косвенное отношение к реальности, так что, надеюсь, никого не шокирует, если я скажу, что Сильвестр показался мне невероятно красивым человеком. Если с Берецки-то это было ожидаемо, то тут фотографии и половины впечатления не передают. Честно, не представляю, как можно долго находиться рядом с этим и не свихнуться. Наверное, человек ко всему привыкает. Впечатления монстра, одержимого жаждой убийства, он на меня не произвел. Вот мягкого аристократизма - сколько угодно. Наверное, нечему было активировать его защитные механизмы. На "Абигель" пришли в основном дети и граждане за сорок, так что косился на него я один. Когда меня заметили, во мне был, по-моему, опознан вчерашний тополь на Плющихе, но после пристального рассматривания я был признан неопасным. Собу дождался какого-то неопознанного мужика из глубин театра и ушел, а я пошел на Абигель. Надеюсь, без идиотической улыбки.
Пафос без умения над ним посмеяться - деньги на ветер. А когда его пропихивают в непосредственное общение, еще хуже. А когда это делается без чувства меры и языка, рождаются конструкции за гранью добра и зла. Я сам могу быть пафосным до степени, когда мраморные ангелы на надгробьях закрывают своими жемчужно-белыми крыльями глаза, чтобы не видеть этого подобного раскатам грома в ночь Армагеддона (страаашно?) пафоса. Но ей-Богу, должно же быть какое-то представление об уместности.
Интересно, что случится раньше: я дозвонюсь до отдела аспирантуры, или меня из нее отчислят, а я и не замечу? Лекции, как на грех, сейчас только по философии, а это другой конец города. Я понимаю, ученый в чем-то свободный художник, но можно же хоть иногда бывать на работе...
UPD: Дозвонился, легче не стало. Собеседование по руководителям и темам не назначено. При том, что у нас с эти нет демократии. Руководит аспирантом обычно тот, кого назначит директор, и пишет аспирант то,что надо институту. В принципе, это не так уж плохо в смысле публикаций и возможных грантов. Но, Боже мой, когда же уже? Думаю, можно потихоньку начинать лезть на стенку. И это мне, заочнику, у которого есть время.
Келети, Кладбище и Куда-ты-полез На следующий день, продрав при помощи кофе и широко известного в узких кругах официанта под кодовым названием "Медицинское искусство" глаза в Комедиаше, я направился добывать себе билет в Вену. До Келети я шел пешком по довольно оживленным улицам. Очень загадочно, но на Ракоци и Эржибет кёрут мне попалось куда больше туристов, чем накануне на Андраши и около Дуная. Странно. Казалось бы, что на этой Ракоци делать. Вообще, по-хорошему, на центральных улицах Будапешта можно останавливаться и смотреть чуть ли не на каждое здание. Возможно, архитектура рубежа веков вызывает здоровый скептицизм у эстетов, но я уже смирился с отсутствием у себя эстетического вкуса. Впрочем, чем ближе к Келети, тем мрачнее пейзаж. Книжки говорят, что там до сих пор район притонов, что ж, поверить нетрудно. Подземный переход к Келети - вообще не то место, куда хочется лезть без особой надобности - поверьте человеку, который регулярно ездит с Ярославского вокзала. Кассу пришлось поискать. Те, что находятся в цокольном этаже продают билеты только на внутривенгерские поезда. В углу этого зала ненавязчиво висит табличка, с информацией о том, где продаются международные билеты. Продаются они налево от входа, куда попадают пройдя под полиэтиленовой шторой и между ларьками с шаурмой. За углом хитро спрятан автомат выдающий номерки. Я мимо него проскочил, спасибо добрым людям, что подсказали. Кстати, все кассы оказались а диво англоговорящими и билет оказался у меня в кармане без особых проблем. Дела были окончены, и я со спокойной душой мог отправляться на кладбище. Kerepesi temetö находится в пяти минутах хода от вокзала, буквально за углом. И разительно отличается по атмосфере от окружающего района. Мне повезло, я оказался там в ноябре в дождливый день, поэтому, хоть и промок, но никаких туристов и вообще посетителей не было на всей территории. Удивительное место. Казалось бы, в центре города кладбище должно быть крохотным, с громоздящимися друг на друга могилами. Но нет. Когда я прошел сквозь ворота, мне показалось, что я прошел в другой мир. Территория казалась просто огромной, в несколько раз больше, чем можно было подумать снаружи.Здесь было просторно и тихо, а небо было невероятно высоким, хоть и таким же серебристо-белым, как и над всем остальным Будапештом. Аллеи были затянуты тонкой дымкой. Казалось, будто время здесь остановилось, если вообще когда-либо шло, и остановившийся свет успел запылиться и стать видимым. Под ногами лежал сплошной ковер из опавших листьев. И это не метафора, это действительно был ковер из рыжей шерсти, вышитой зеленью и серебром. Серебристо-белые тополя уходили в того же цвета небо. Было поразительно спокойно и хорошо. К сожалению, серебряный свод, накрывавший кладбище мог защитить только от суеты, тоски и волнений, но не от более материальных проблем. Хотя время от времени начинавшийся дождь не портил ощущения покоя и сдержанной печали. Определенный персонаж так и всплывал в памяти. Уверен, где-то здесь он и обитает. Я ходил преимущественно по окраинам кладбища, где периодически попадались удивительные памятники, несущие на себе отпечаток долгих лет под дождем и снегом. Но неожиданно для себя я обнаружил себя перед мавзолеем Кошута. Странно, но это довольно официальное строение, благодаря свои строгим линиям не казалось здесь лишним. Такое впечатление, что оно из этой земли и было здесь всегда. У мавзолея Деака мне встретилась школьная экскурсия и прогулку решено было свернуть. Времени было полно, и я решил дойти до Варошлигета, по пути глянув, что это за Hösök tér. Не испытываю большой любви к обязательным туристическим программам, но раз уж все равно по пути. По ничем не примечательному району я дошел до Андраши. По мере приближения к своему завершению она превращается из парадного проспекта буржуазной столицы в бульвар, по обеим сторонам которого стоят аристократического вида виллы. Hösök tér... Ну... большая, да. Оформлена не без вкуса, да. Я пошел дальше, в парк. Побродил вокруг замка Вайдахунъяд, строения настолько же красивого, насколько и бестолкового. Оценил черно-зеленые мирты и тую в садике. Встретил Неизвестного Назгула, но сказать друг другу нам было нечего и мы расстались. Я уже думал углубиться в парк, когда опять начался дождь. Варошлигет оказался не таким лекарством от проблем мира сего, как Керепеши, и я, с сожалением решив, что мокнуть мне на сегодня хватит, спустился в метро. На что я не люблю обязательные туристические программы, но желтая ветка будапештского метро с ее маленькими станциями и такими же маленькими поездами настолько обаятельна, что не проехать по ней хоть раз просто грешно. Когда я доехал до Оперы, дождь прекратился. Время еще оставалось и мне в голову пришла мысль залезть на Базилику. Нет, мне действительно интересно было посмотреть, как Будапешт выглядит сверху. То, что до середины пути можно добраться только на лифте лично я считаю неспортивным, но те, для кого отпуск - в первую очередь отдых, а не повод уставать так, как не все устают на работе, со мной не согласятся. В общем-то, проще мне смириться с отсутствием лестницы, чем нормальным людям подниматься по ней. Наверху было безлюдно и тихо. Я обошел по галерее, посмотрел вокруг, но, видимо организм решил взять передышку между Керепеши и Моцартом, и эмоциями, о которых следовало бы говорить, меня не обеспечил. Когда я спустился, пришло время идти в гостиницу переодеваться и, через Комедиаш - в театр.
Фотографии с Керепеши выложу отдельным постом. Они вопиют о редактировании, а мне сейчас некогда.
Как вам, дорогие граждане, некролог усопшего чиновника, из которого мы узнаем, что покойный с женой Леночкой "Угощали друзей со своего огородика картошечкой, а к ней еще и сальцо"? Автор, меж тем, не старая дева с котятками, а мэр богоспасаемого города Ю-С.
Остались стейдждор и "Абигель", но пока хочется просто засорить ближним френдленту. Рассказывать я это вряд ли стану, а в себе держать не хочу. Подлежит проматыванию. Путевой отчет, в процессе написания которого автора заносило не в ту степь Вообще говоря, приехал я в Венгрию в таком состоянии души, в котором за хлебом-то идти неприлично. Несколько нервных дней, бессонная ночь и выход из дома в пять утра душевному покою также не способствовали. В половину одиннадцатого я долетел до места назначения. Увиденные сквозь иллюминатор деревья с листьями меня изрядно озадачили и заставили подумать, что, возможно, все еще не совсем так уж плохо. Я разжился форинтами в банкомате в аэропорту и пошел искать транспорт до города. К счастью, Ферихедь - не Шереметьево, поэтому стойка малевских шаттлов обнаружилась достаточно быстро. Дорога до гостиницы и обратно у меня была оплачена еще из дома, поэтому мне просто дали билетик и велели ждать. Ждать пришлось недолго, вскоре появился хмурого вида водитель и мы поехали в город. Предместья Будапешта выглядят очень знакомо. Буквально все: и многоэтажки, и промзоны носят на себе несомненный отпечаток советского влияния. Только одна неоготическая церковь выдавала, что мы все-таки не в Петербурге. Затем начались дома конца XIX - начала XX века. Было невооруженным глазом видно, что в то время город Б. переживал расцвет, подобного которому ему с тех пор достичь не удалось. Все эти поразительно красивые здания находятся не в лучшем состоянии. Нет, я понимаю, что смывать с фасадов копоть от сотен тысяч машин - не хватит никаких денег, тем более, что она тут же будет возвращаться, но так город выглядит... Когда-то матушка мне рассказывала, что видела в детстве жену белого офицера. Муж бежал в Константинополь, а ее то ли не смог с собой взять, то ли она сама не поверила в то, что это надолго, но доживала свои дни она в советском Оренбурге в полной нищете. У нее была идеально прямая спина, ясный и прямой взгляд и штопанные-перештопанные кружевные перчатки. До конца дней она называла себя женой своего женившегося в Париже на другой мужа и ждала его возвращения. У нее были пыльные вечерние платья и шляпы с потрепанными страусиными перьями, но она не была сумасшедшей. Просто она не смирилась, отказавшись покидать свое время. Для этого иногда тоже нужна сила. Лицо этой женщины, которое я никогда не видел, но которое, по словам моей матери сохранило отпечаток былой красоты до самого конца, стало для меня одним из лиц Будапешта. Лицо покинутой в другом времени, в другом мире женщины, которая из гордости отказалась его покидать. Или лицо красавицы, которая умерла, но не смирилась с этим и продолжает призраком ходить по своему дому. Иногда для этого тоже нужна сила. Будапешт, который я увидел в первый день под копотью своих фасадов ждал. Не знаю, чего. Или возвращения империи и своей красавицы-императрицы, или повода вновь за что-то или против чего-то бороться и умереть. Ждал, без надежды.
Итак, я заселился в свою гостиницу со внутренним двориком, заросшим пыльным плющом, и попытался превратиться в жизнерадостного туриста. Первым делом, естественно. надо было найти театр. Несмотря на все мои опасения, он был на месте, что позволяло надеяться на то, что в мире действительно есть волшебство. Убедившись в том, что приехал не зря, я пошел вниз по Андраши, рассматривая окружающий мир и, в первую очередь, людей. Будапештская толпа показалась мне похожей на российскую. На петербургскую, пожалуй: для Москвы маловато позолоты, а для провинции многовато вкуса. И, скажем так, это самые неулыбающиеся иностранцы, которых я когда-либо видел. Вообще очень мрачная толпа. Впрочем, очевидно было, что люди не улыбаются не из-за расовой ненависти к улыбке, как на большей территории России, и не из молчаливой злобности, направленной против всех и против существования. А вот просто - не надо пока вот и не улыбаются, будет повод, тогда посмотрим. Вообще, приятная толпа, которая при всей своей немногочисленности предпочитает благожелательно игнорировать чужие дела. Я только один раз видел, чтобы венгры на кого-то оглядывались и в этот момент было очень стыдно за наших туристов. За разглядыванием людей я чуть не проглядел базилику св. Иштвана. Но вовремя остановился и решил, что все-таки стоило бы зайти внутрь. Внутри было хорошо и спокойно, несмотря на роскошь убранства, пахло деревом и воском. Стало несколько легче, и, когда я все-таки решил покинуть Базилику, то шел к Дунаю с куда меньшим желанием утопиться. Дунай, впрочем, располагал. Я долго шел вдоль него по краю набережной и смотрел на Королевский Замок и церкви Будайской стороны. Все это было красиво, мрачно, и определенно тосковало о чем-то, что давно прошло. Забавно, набережные Петербурга тоже наводят на мысль о холодной воде и быстром течении, но причины этого совершенно разные. Петербург давит снаружи, запрещая быть человеком. Будапешт заставляет проснуться что-то внутри, какую-то невыразимую тоску по утраченному или никогда-не-бывшему, которая лежит угольком в грудной клетке и, если не дать пламени выплеснуться, в конце концов прожжет ее. До Парламента я почему-то не дошел. Метров за двести, как выяснилось потом, мне захотелось развернуться и пойти в другую сторону. Так я и шел до моста Эржибет и дальше в тщетной мечте перейти дорогу. Вторую половину дороги меня терзала мысль о том, почему же я, умница, шарф и перчатки оставил в гостинице, если любой нормальный человек знает, что "большая река" означает "холодный ветер". Нечеловечески хотелось кофе. Впрочем, взаимодействовать с кем-либо, в том числе и с местным населением, не хотелось еще более нечеловечески. Не знаю, почему. Люди показались мне мрачноватыми, но приятными, город показался куда менее демонстративным, чем любой российский. Вероятно, беда была в смутном знании языка и еще меньшем - местных реалий. Мне было совершенно непонятно, где я окажусь на своем месте. Поэтому, после долгих страданий я решил добывать кофе в "Комедиаше". Выгонят, так хоть буду знать, что там внутри. Не выгнали. И это стало логическим окончанием моего первого дня в Будапеште. Потому что дальше было волшебство, которое началось прямо за его дверью.
Общественность активно клеймит Бальзаков-дам непривлекательными бесполыми "синими чулками". Как это соотносится с тем, что самая женственная женщина, которую я знаю - Бальзак, лично я понять не могу. Как и то, почему женственность обычно ассоциируется с безмозглостью и отсутствием собственного мнения.
Видимо, я не в состоянии понять, что такое "настоящая женщина". Ах, как жаль.
Звонила почтенная родительница. О подлом немецком захватчике, оккупировавшем после отъезда мою кровать он высказывается следующим образом: "Макс уже ушел к себе спать". Следующим этапом окаянная зверюга будет требовать себе кофе и газету по утрам.