Я здесь, линкор. Прими мою любовь.
Ура, я его дописал.
читать дальшеДальше мой путь лежал к Августинеркирхе. Странный порядок, ну да что делать. Впрочем, в небольшой и светлой церкви августинцев ощущение закончившейся сказки меня оставило. Здесь она начиналась, еще не зная, насколько страшной она станет в конце, и забыв, что свадьбами сказки принято заканчивать. Вот здесь они стояли - юная еще-не-красавица невеста, краснеющая под взглядами толпы и никогда-не-бывший-юным император. Вот отсюда, или отсюда на новобрачных злобно смотрела Софи. А здесь... Впрочем, неважно. Посмотри, разве не красивая церковь? А это надгробие одной из дочерей Марии-Терезии? Посмотри, работа самого Кановы. Тебе же нравится Канова.
Раздавшаяся за спиной русская речь меня окончательно вернула в сей бренный мир. Чувствуя острую необходимость развлечься, я немного постоял на месте. пока экскурсовод, читавшая группе лекцию об истории церкви и венчавшихся в ней Габсбургах, не стала окончательно принимать меня за деталь интерьера. Потом я подошел к ней, и на чистом русском спросил, можно ли здесь фотографировать. Ничего особенного, но глаза такого размера вряд ли можно увидеть где-либо, кроме аниме. Фотографировать было можно, чем я немедленно и воспользовался под нервным взглядом дамы экскурсовода.
Действительно, не понимаю, что ее так удивило, поскольку в Вене, как мне показалось, на тот момент было пол-России. Во всяком случае, русскую речь было слышно чаще любой другой, за исключением немецкой.
Я заглянул в Штефансдом, чтобы узнать, нельзя ли попасть в катакомбы под ним, выяснилось, что заглянуть можно, непременно с экскурсией, а экскурсии каждые сорок пять минут. Я проявил замечательную пунктуальность, и до следующей было ровно сорок четыре минуты, а потому я решил прогуляться.
Глаза мои глядели в сторону Дунайского канала и через несколько улочек и лесенок я оказался перед странного вида церковью, которой здесь, в такой близости от центра столицы совершенно не должно было быть. Романского вида церковь, по стенам которой медленно ползли черные зимние лозы не то винограда, не то другого какого ползучего растения. Если бы дело было во французской деревне, удивляться было бы нечему, но в Вене, едва ли не на Ринге, во дворе дома рядом с ночным клубом церковь производила совершенно сюрреалистическое впечатление.
Я вернулся на Шоттенринг, чтобы зафиксировать ее во всех деталях на случай фанфика по "Рудольфу". Это, к сожалению, заняло у меня на пять минут больше, чем я рассчитывал. Поэтому, чтобы не рисковать, я решил пройтись по книжным, которых в районе Штефансплатц оказалось немало. На английском не нашел практически ничего. На немецком нашел здоровенный талмуд, посвященный Лариш, но сдуру не купил, побоявшись, что в сумку он не влезет и тащить его до Будапешта и дальше домой придется в зубах. Сейчас думаю, что тащить в зубах здоровенную книжку было бы гораздо приятнее, чем оставаться без нее. Еще попалась интересная, как я сейчас понимаю, книга о Рудольфе, но я почему-то взял ее, пролистал, и на автопилоте поставил на полку. То, что в общем-то следовало бы ее купить, дошло до меня только с большим опозданием.
Меж тем пришло время возвращаться в собор. У спуска в катакомбы уже толклось несколько человек. Я, как всегда, решил не отсвечивать и слиться со стенкой. Полагаю, что достаточно в этом преуспел, поскольку когда появившийся экскурсовод окинул группу взглядом и наконец-то позволил всем спуститься, он был очень удивлен, обнаружив в толпе меня. Немного поморгав, он поинтересовался, знаю ли я куда попал, и действительно ли хочу в катакомбы. В ответ я спросил, неужели ли я настолько не похож на человека, который хочет прогуляться по подземному кладбищу. Гиду пришлось смириться с очевидным и признать, что в катакомбах мне самое место, и продолжить путешествие.
В первом зале, с которого начинается собственно склеп, стоят гробы венских епископов. Там их хоронят и до сих пор. боковая дверь ведет в небольшой зальчик, где находится саркофаг императора Рудольфа - основателя династии и его семьи. Там же, на полках стоят бронзовые сосуды, содержащие в себе извлеченные при бальзамировании внутренние органы обитателей склепа под Капуцинеркирхе. Жуткое и сюрреалистичное чувство. Я постарался не соотносить стоящие на полках банки с людьми и, слава Богу, почти преуспел.
Дальше мы шли через залы, где под мраморными плитами похоронены члены капитула собора. Вероятно, там же лежит и Коллоредо. Жаль, я не знал этого в тот момент, думаю, о нем здесь редко вспоминают.
За залом капитула начиналась самая старая часть катакомб - узкие проходы, выложенные грубым камнем, с проделанными в стенах оконцами, а за оконцами - тысячи и тысячи скелетов. Небольшой зальчик с люком в полу, сквозь который можно видеть трехметровую толщу костей под ногами. Сюда освободили несколько кладбищ, в том числе чумных, насколько я понимаю. Бог весть, сколько правды в жутковатых рассказах гида о бедолагах могильщиках, вынужденных счищать гниющую плоть с костей, сейчас жути здесь нет. Есть груды костей - каждому о том, о чем он готов вспомнить. Грустно. Невероятно грустно, потому что, я уверен, очень немногие из них действительно желали умереть, или исполнили хоть что-то из того, что желали. Но я был вынужден поставить между собой и обитателями склепа плотный заслон. Можно позволить себе в полной мере прочувствовать конец одной сказки. Но тысяч?
Так или иначе, поднявшись на Штефансплатц я был очень благодарен Моцарту и известному театру, которые к вечеру преодолели гематоэнцефалический барьер и заняли все мои мысли.
После подземелья идти на сияющий Грабен не хотелось, поэтому я опять углубился в ближайшие улочки. Мысли о том, что я просто обязан поехать на ближайшего "Моцарта" и вообще поехать в Будапешт как можно скорее, не отпускали меня. Вена всеми силами способствовала этому. Безлюдные и плохо освещенные улочки не выглядели реальными - возможность за одним из поворотов встретить Моцарта или Рудольфа казалась вполне реальной, не говоря уже о возможности встречи с более занятными персонажами. И даже когда я выходил на более оживленные улицы, меня поджидали там, либо что-то связанное с Моцартом, либо портрет Элизабет, либо отголоски венгерской речи.
Ничто не предвещало беды, когда я решил сфотографировать симпатичный и совершенно безлюдный тупик. Только убрав фотоаппарат я разглядел, что на стене большая вывеска, гласящая "König von Ungarn" а напротив нее - витрина магазина с масками. Снедаемый неприятным предчувствием, я прошел несколько метров и уткнулся в моцартовскую мемориальную доску. Мне стало окончательно не по себе, и я решил пойти в сторону Ратуши, по крайней мере, по крайней мере, моя гостиница тоже находилась именно в той стороне.
У Ратуши обнаружился рождественский рынок, и любопытство вынудило меня зайти и посмотреть, что же он из себя представляет. Кроме того, там были люди и совершенно точно ничего не напоминало о Моцарте. Минут двадцать я стоял в тени и наблюдал за толпой. В этом парке определенно присутствовало волшебство. И, волшебство, несомненно другого сорта нежели то, с которым мне пришлось сталкиваться в течение всего дня. Впрочем, душевных сил, нужных для взаимодействия с ним, у меня не осталось, не говоря уже о том, что в этой толпе я сейчас оказался бы чем-то вроде гроба на свадьбе. Поэтому я только погрелся у этого сияющего разными цветами и излучающего живое тепло цветка и пошел в гостиницу.
Утром я проснулся уже в другом мире, в том, где меня зовут ровно так, как написано в паспорте, и я еду в Будапешт в скоростном поезде,
читать дальшеДальше мой путь лежал к Августинеркирхе. Странный порядок, ну да что делать. Впрочем, в небольшой и светлой церкви августинцев ощущение закончившейся сказки меня оставило. Здесь она начиналась, еще не зная, насколько страшной она станет в конце, и забыв, что свадьбами сказки принято заканчивать. Вот здесь они стояли - юная еще-не-красавица невеста, краснеющая под взглядами толпы и никогда-не-бывший-юным император. Вот отсюда, или отсюда на новобрачных злобно смотрела Софи. А здесь... Впрочем, неважно. Посмотри, разве не красивая церковь? А это надгробие одной из дочерей Марии-Терезии? Посмотри, работа самого Кановы. Тебе же нравится Канова.
Раздавшаяся за спиной русская речь меня окончательно вернула в сей бренный мир. Чувствуя острую необходимость развлечься, я немного постоял на месте. пока экскурсовод, читавшая группе лекцию об истории церкви и венчавшихся в ней Габсбургах, не стала окончательно принимать меня за деталь интерьера. Потом я подошел к ней, и на чистом русском спросил, можно ли здесь фотографировать. Ничего особенного, но глаза такого размера вряд ли можно увидеть где-либо, кроме аниме. Фотографировать было можно, чем я немедленно и воспользовался под нервным взглядом дамы экскурсовода.
Действительно, не понимаю, что ее так удивило, поскольку в Вене, как мне показалось, на тот момент было пол-России. Во всяком случае, русскую речь было слышно чаще любой другой, за исключением немецкой.
Я заглянул в Штефансдом, чтобы узнать, нельзя ли попасть в катакомбы под ним, выяснилось, что заглянуть можно, непременно с экскурсией, а экскурсии каждые сорок пять минут. Я проявил замечательную пунктуальность, и до следующей было ровно сорок четыре минуты, а потому я решил прогуляться.
Глаза мои глядели в сторону Дунайского канала и через несколько улочек и лесенок я оказался перед странного вида церковью, которой здесь, в такой близости от центра столицы совершенно не должно было быть. Романского вида церковь, по стенам которой медленно ползли черные зимние лозы не то винограда, не то другого какого ползучего растения. Если бы дело было во французской деревне, удивляться было бы нечему, но в Вене, едва ли не на Ринге, во дворе дома рядом с ночным клубом церковь производила совершенно сюрреалистическое впечатление.
Я вернулся на Шоттенринг, чтобы зафиксировать ее во всех деталях на случай фанфика по "Рудольфу". Это, к сожалению, заняло у меня на пять минут больше, чем я рассчитывал. Поэтому, чтобы не рисковать, я решил пройтись по книжным, которых в районе Штефансплатц оказалось немало. На английском не нашел практически ничего. На немецком нашел здоровенный талмуд, посвященный Лариш, но сдуру не купил, побоявшись, что в сумку он не влезет и тащить его до Будапешта и дальше домой придется в зубах. Сейчас думаю, что тащить в зубах здоровенную книжку было бы гораздо приятнее, чем оставаться без нее. Еще попалась интересная, как я сейчас понимаю, книга о Рудольфе, но я почему-то взял ее, пролистал, и на автопилоте поставил на полку. То, что в общем-то следовало бы ее купить, дошло до меня только с большим опозданием.
Меж тем пришло время возвращаться в собор. У спуска в катакомбы уже толклось несколько человек. Я, как всегда, решил не отсвечивать и слиться со стенкой. Полагаю, что достаточно в этом преуспел, поскольку когда появившийся экскурсовод окинул группу взглядом и наконец-то позволил всем спуститься, он был очень удивлен, обнаружив в толпе меня. Немного поморгав, он поинтересовался, знаю ли я куда попал, и действительно ли хочу в катакомбы. В ответ я спросил, неужели ли я настолько не похож на человека, который хочет прогуляться по подземному кладбищу. Гиду пришлось смириться с очевидным и признать, что в катакомбах мне самое место, и продолжить путешествие.
В первом зале, с которого начинается собственно склеп, стоят гробы венских епископов. Там их хоронят и до сих пор. боковая дверь ведет в небольшой зальчик, где находится саркофаг императора Рудольфа - основателя династии и его семьи. Там же, на полках стоят бронзовые сосуды, содержащие в себе извлеченные при бальзамировании внутренние органы обитателей склепа под Капуцинеркирхе. Жуткое и сюрреалистичное чувство. Я постарался не соотносить стоящие на полках банки с людьми и, слава Богу, почти преуспел.
Дальше мы шли через залы, где под мраморными плитами похоронены члены капитула собора. Вероятно, там же лежит и Коллоредо. Жаль, я не знал этого в тот момент, думаю, о нем здесь редко вспоминают.
За залом капитула начиналась самая старая часть катакомб - узкие проходы, выложенные грубым камнем, с проделанными в стенах оконцами, а за оконцами - тысячи и тысячи скелетов. Небольшой зальчик с люком в полу, сквозь который можно видеть трехметровую толщу костей под ногами. Сюда освободили несколько кладбищ, в том числе чумных, насколько я понимаю. Бог весть, сколько правды в жутковатых рассказах гида о бедолагах могильщиках, вынужденных счищать гниющую плоть с костей, сейчас жути здесь нет. Есть груды костей - каждому о том, о чем он готов вспомнить. Грустно. Невероятно грустно, потому что, я уверен, очень немногие из них действительно желали умереть, или исполнили хоть что-то из того, что желали. Но я был вынужден поставить между собой и обитателями склепа плотный заслон. Можно позволить себе в полной мере прочувствовать конец одной сказки. Но тысяч?
Так или иначе, поднявшись на Штефансплатц я был очень благодарен Моцарту и известному театру, которые к вечеру преодолели гематоэнцефалический барьер и заняли все мои мысли.
После подземелья идти на сияющий Грабен не хотелось, поэтому я опять углубился в ближайшие улочки. Мысли о том, что я просто обязан поехать на ближайшего "Моцарта" и вообще поехать в Будапешт как можно скорее, не отпускали меня. Вена всеми силами способствовала этому. Безлюдные и плохо освещенные улочки не выглядели реальными - возможность за одним из поворотов встретить Моцарта или Рудольфа казалась вполне реальной, не говоря уже о возможности встречи с более занятными персонажами. И даже когда я выходил на более оживленные улицы, меня поджидали там, либо что-то связанное с Моцартом, либо портрет Элизабет, либо отголоски венгерской речи.
Ничто не предвещало беды, когда я решил сфотографировать симпатичный и совершенно безлюдный тупик. Только убрав фотоаппарат я разглядел, что на стене большая вывеска, гласящая "König von Ungarn" а напротив нее - витрина магазина с масками. Снедаемый неприятным предчувствием, я прошел несколько метров и уткнулся в моцартовскую мемориальную доску. Мне стало окончательно не по себе, и я решил пойти в сторону Ратуши, по крайней мере, по крайней мере, моя гостиница тоже находилась именно в той стороне.
У Ратуши обнаружился рождественский рынок, и любопытство вынудило меня зайти и посмотреть, что же он из себя представляет. Кроме того, там были люди и совершенно точно ничего не напоминало о Моцарте. Минут двадцать я стоял в тени и наблюдал за толпой. В этом парке определенно присутствовало волшебство. И, волшебство, несомненно другого сорта нежели то, с которым мне пришлось сталкиваться в течение всего дня. Впрочем, душевных сил, нужных для взаимодействия с ним, у меня не осталось, не говоря уже о том, что в этой толпе я сейчас оказался бы чем-то вроде гроба на свадьбе. Поэтому я только погрелся у этого сияющего разными цветами и излучающего живое тепло цветка и пошел в гостиницу.
Утром я проснулся уже в другом мире, в том, где меня зовут ровно так, как написано в паспорте, и я еду в Будапешт в скоростном поезде,
@темы: Viennese Specialities, Rastlose Jahre
-
-
08.03.2011 в 12:08На немецком нашел здоровенный талмуд, посвященный Лариш
Я сначала даже удивилась!
Что за толмуд-то? Мемуары?
-
-
08.03.2011 в 12:46Я сначала даже удивилась!
А потом вспомнили, что да, было дело?
Что за толмуд-то? Мемуары?
В том-то и дело, что нет. Биография.
-
-
08.03.2011 в 13:02Надеюсь! К тому же последние два раза я видела ее в марте - холодную и готичную, надеюсь, в апреле она уже расцветет!
Ну, биография, которая My Past или еще что-то? Эх, было дело )
-
-
08.03.2011 в 13:12Должна, наверное)
Ну, биография, которая My Past или еще что-то?
Нет, авторская. "My past" у меня в электронном виде есть.
-
-
08.03.2011 в 13:26-
-
08.03.2011 в 13:28Что там можно было написать на книжку внушающих трепет размеров, честно говоря не представляю
-
-
08.03.2011 в 13:34